Меня зовут Хемдат и я названа так в честь деда Даниэля Яновски, который был «иш хамудот» («..потому что любим ты»). В 1936 году мой 17-летний дед приехал в Эрец-Исраэль, вместе с семьей, из города Гродно в Западной Белоруссии. Я же – израильтянка, не «русская». История моей семьи в ярком свете показывает образ моего деда – не эмигранта из маргинальных кругов, а одного из руководителей ЭЦЕЛа. История моего деда – это во многом и история русскоязычной алии начала минувшего века, но это также и история моего поколения, - третьего поколения репатриантов. Это история о забытой культуре, еде, окутанной облаком воображения, и тоске по штетлу, который мы никогда не знали.

В 80-х годах прошлого века, с интеграцией Израиля в мировую экономику и распространением неолиберальных экономических теорий, начались изменения в израильской культуре, а с ней – в национальной гастрономии, кулинарной практике и традициях. Когда я росла в Иерусалиме, нашей повседневной едой были «всеизраильские» блюда, которые мама училась готовить в кулинарных кружках ВИЦО и НААМАТа, популярных в те годы. Ашкеназские блюда мама готовила по праздникам. В остальные дни мы ели обычную еду: то, что осталось от субботней трапезы, куриные или индюшачьи котлеты с макаронными шариками-птитим, рис, блюда из картошки. Эта еда ждала нас дома, когда мы возвращались из школы, а мама уходила на работу.

По субботам трапеза была более обильная, праздничная, с ароматами из дальних стран, как будто эти запахи доносились со страниц книг Рут Сиркис*. Так я узнала о курице по китайски с ананасом, итальянской лазанье с творогом и петрушкой, цыпленке с абрикосовым вареньем и порошком лукового супа. Селедку, которая ассоциировалась с Россией и Восточной Европой, мы видели в синагогах, на утренних молитвах в субботу. Ее подавали на маленьких крекерах, вместе с большим количеством лука. Когда мы стали взрослее, к этому могли добавить маленькую стопку виски.